Было солнечное мартовское утро, когда я позвонила в дверь квартиры Светланы Георгиевны Вороновой. Кто ходит в гости по утрам, как известно, поступает мудро, потому что хозяйка уже ждала меня с накрытым для чая столом в очень светлой, залитой солнцем комнате. И сама она такая же солнечная, бодрая, энергичная, с искрометным чувством юмора, что и не подумаешь о солидном возрасте хозяйки дома. Она принесла и выложила передо мной на стол документы, грамоты, награды, альбомы фотографий, одновременно рассказывая стихотворение, которое она читала в трехлетнем возрасте, стоя на парте в школе: "Маленькая Света хочет говорить". С фотографии смотрит белокурая девочка, которая крепко зажала в руках акварельные краски.

- Мой отец говорил мне: "Ты еще в колыбельке правильно выводила мелодию "Интернационала". Отец был учителем, занимался ликвидацией безграмотности. А дремучесть людей была огромной. У отца, например, спрашивали: "Слухай, а за Гомлем люди е?"

Светлана Георгиевна родилась в Бобруйске 4 августа 1925 года.

Ее отец Георгий Онуфриевич происходил из очень большой крестьянской семьи, в которой было 15 детей. Георгий воспитывался у богатой тети, а не в своей семье. Как самого смышленого и умного мальчика, тетя, жившая под Бобруйском, взяла к себе на воспитание и дала мальчику образования. В первую мировую войну он оказался в Финляндии в звании унтер-офицера, руководил топографическим отрядом, хорошо изучил финский язык.

- Я сама слышала, как отец бегло говорил по-фински, когда в Бобруйске оказалась неизвестно каким ветром занесенная финка, потерявшая паспорт. А когда он возвратился домой после службы в армии, стал работать директором школы. Позже, когда я начала подрастать, он говорил мне: "Ты должна говорить, что отец был в старой армии, а не в Белой". В 1918 году он женился на моей маме Анне Игнатьевне, происходившей из небогатой семьи. Кстати, знаменитая белорусская гимнастка Ольга Корбут – родственница наша по материнской линии. Шесть маминых братьев и сестер воспитывались без отца. Маму не хотели отдавать замуж за отца, потому что у него отсутствовало свое хозяйство. Тем не менее, отец считал маму очень красивой, они обвенчались и уехали на Украину, в Елисаветград. Там у них в 1919 году родился мой брат. Мама жила в деревне Акимовка, куда наезжали конные отряды неизвестно каких войск. Мама хватала Шурика, прижимала к себе маленький кулечек, и на вопрос:

- - Где муж?-

Отвечала:

- А он у вас, -

- У кого, у нас?

- А он так же одет, – невинно отвечала молодая женщина, даже когда видела, что спрашивавший одет в женскую шелковую блузку.

- На Украине шла гражданская война, и моя мама, опасаясь за жизнь сына, на паровозе в будке машиниста сумела возвратиться с ребенком домой. Вскоре вслед за ней возвратился отец в васильковом галифе и френче. Тут же на него донесли, но арестован он был гораздо позже, когда мне уже было шесть лет. Я рано научилась читать и писать. Помню, как я впервые написала: "Света мае 4 годы". В школе учителя ставили спектакли. Помню, как отец, загримировавшись, играл роль пьяницы, я его узнала и закричала: "Это мой папа!" Меня унесли с концерта. Не могу забыть арест отца. В доме был обыск. В ящике стола лежала венчальная икона родителей, и представитель ОГПУ с презрением спрашивал у отца: "Вы верите?". Отец тихо произнес: "Это жены". Отца увезли, а мама со мной и братом уехала в деревню Михайловщина под Бобруйском. В этой деревне не было мужчин, жили одни женщины с детьми. Мы очень бедствовали. Мама в приданое получила сережки и кольцо с настоящими изумрудами. Она рассказывала, как пошла сдавать в "Торгсин" золотые вещи. Кольцо свое она очень любила. С горечью она вспоминала, как на комиссии ювелир ковырнул ножиком изумруды, и они улетели на пол:

- Ищите, если хотите, я принимаю только золото, – равнодушно произнес хитрый и жадный человек.

Маму вызывали в Бобруйск на допросы, и она целый день, а то и два отсутствовала дома. Из еды в доме была только картошка. В избе в углу стояла большая ступа. И мама говорила, чтобы я потолкла в ней льняного семени, чтобы поесть его с картошкой. Этот огромный пестик в ступе я еле поднимала. Я начала болеть, думали, что умру. Помню, как мама купила мне булку и патоку в керамическом горшочке, но даже этого мне не хотелось есть. А отец оказался на строительстве канала Москва-Волга. Он писал нам письма. Когда папа заболел открытой формой туберкулеза, его отпустили домой. Это был 1940 год. Я к этому времени закончила семь классов и решила поступить в Саратовский геолого-разведывательный техникум. Такое решение я приняла, посмотрев фильм "Золотая тайга". Отец очень боялся заразить туберкулезом детей, и, провожая меня на вокзале, сказал, что никогда бы не согласился отпустить меня так далеко, если бы не болел. Я помню его худого, темноволосого, с синими глазами. Больше мы не увиделись. Он умер в начале войны.

Когда началась война, Светлана закончила первый курс техникума. Оказавшись без денег, без еды, без одежды, она поступила на курсы медсестер, чтобы попасть на фронт. Поступить туда было непросто, не хватало лет. Подружка Лена так искусно исправила год рождения в документах, преобразив пятерку в тройку, что ни у кого это не вызвало подозрения. На курсах медсестер Светлана познакомилась со старостой группы, эвакуированной женой артиста МХАТ им. Калинина. Благодаря этому Светлана успела пересмотреть все спектакли в театре Саратова. В ноябре 1941 года все в группе решили сдать кровь для раненых, которых привезли с фронта. Увидев Светлану, врач сказала:

- Я у этого ребенка кровь брать не буду.

Светлана тогда голодала. Хлеба, который выдавали по карточкам, не хватало. Можно было получить его на два-три дня вперед. Этим пользовалась, съедала, а потом сидела голодная. Однажды, зайдя по делам в дом своей однокурсницы, она услышала запах супа. Ее пригласили покушать, но она не смогла ответить согласием, а, выйдя на улицу, почувствовала, как закружилась голова, и ругала себя за скромность. Но никогда не могла просить за себя, только – за других.

Староста сказала на станции переливания крови:

- Какой же это ребенок? Ей 18 лет.

- Я помню, как меня положили на кушетку и говорили: "Работайте кулачком!". У меня взяли кровь, а я потеряла сознание. Но зато меня напоили сладким чаем и дали восемьсот граммов хлеба. Это был мой первый подвиг.

А потом была практика в госпитале. Он располагался в гостинице "Москва". В ее первый приход поразил мальчик, который ходил и искал маму, плакал: "Где моя мама?" Ему не говорили, что мама умерла, а ждали, когда приедет представитель детского дома. Светлана научилась обрабатывать раны, и так хорошо она накладывала повязки, что к ней выстраивались очереди, потому что ее повязки не сползали. Она очень старалась выполнять все требования. Будучи невысокой ростом, старалась носить белую шапочку повыше, чтобы выглядеть повыше ростом, посолиднее. И ее оставили работать в госпитале. А она строчила рапорты в военкомат, чтобы ее мобилизовали и отправили на фронт. Ей говорили: "Ты не понимаешь, что такое война, куда ты рвешься?" – и напоминали об особом раненом, который лежал в отдельной палате: у него не было ни рук, ни ног. Это о нем писал Лев Ошанин в "Волжской балладе".

А Светлана все же добилась своего. Ее мобилизовали. На фронте больше всего она боялась не смерти. Страшнее всего был плен, а еще – остаться калекой. Она попала сначала на курсы радистов-телеграфистов. А потом радистка Братковская прошла по фронтам от Вязьмы до Смоленска. Потом белорусские болота, потом освобождение Минска. Как хотелось попасть в Бобруйск, узнать хоть что-то о родных, но после Минска ее часть развернулась в сторону Гродно. Ей оставалось только написать письмо в надежде, что оно дойдет домой. Горестно быть совсем недалеко от дома и не иметь возможности поехать туда.

Ответа из дома все не было, а тем временем Светлана уже дошла до Кенигсберга. Здесь она была контужена. Ударной волной ее бросило на кирпичную стену сарая, где она сидела с радиостанцией. Светлана перестала слышать и сначала удивилась наступившей тишине, а потом догадалась, что она не слышит.

- Молодая была, – говорит Светлана Георгиевна, – поэтому справилась и с глухотой, и с заиканием. – Я помню, как мы вошли в Кранц. Он был безлюден и совершенно не пострадал от войны. Говорили, будто бы сам Гитлер приказал, чтобы Кранц немцы не разрушили. Ухоженные дворики, занавесочки на окнах, и ни одного человека.

Уже в конце войны Светлану перевели в штаб. У нее красивый разборчивый почерк, год учебы в геолого-разведывательном техникуме и умение чертить тоже пригодилось. Штаб находился в Нойштеттине. Ее привезли на машине.

- К тому времени, – вспоминает Светлана Георгиевна, – у меня уже вместо вещмешка появился чемоданчик, чем я очень гордилась. Я вышла из машины и увидела молодого всадника в белых перчатках, стройного, красивого. Он соскочил с лошади и спросил:

- Вы к нам?

- В штаб, – ответила девушка.

- - Разрешите Ваш чемодан?

Так Светлана познакомилась со своим будущим мужем. Он подвозил ее на американском мотоцикле, приносил ей розы. В ноябре 1945 года они поженились, а 1946 году демобилизовались. Муж до войны закончил пединститут, а потом Астраханское стрелково-пехотное училище. Был командиром взвода противотанковых орудий. 6 раз был ранен за войну, имел 6 правительственных наград. Очень мало говорил о себе, потому что много пережил. Молодожены направились в Астрахань, а потом начали работать в Краснодарском крае, в станице Марьинской. Муж – учителем физики и математики, а Светлана – счетоводом и заведующей школьной библиотекой.

Тем временем отыскался брат Светланы, который закончил мединститут, прошел войну и работал в Вильнюсе, куда забрал и мать. В 1947 году Вороновы направились в отпуск в Вильнюс. Нашли указанный адрес. Постучались. Вышла пони Броня (в Литве говорили пони, а не пани). Узнав, к кому гости, громко крикнула:

- Пани Братковска! К Вам пришли.

- Я сразу узнала в интеллигентной, вышедшей навстречу женщине маму. Мы обнялись и плакали. Плакала и пони Броня. А муж пошел искать моего брата, который работал недалеко. Сосед, живший на втором этаже дома, где поселились мама с братом, зарезал козу в честь нашего приезда. Мы были удивлены значительно лучшим положением жителей Литвы по сравнению с голодным Краснодарским краем (пуд кукурузы стоил больше зарплаты учителя) и решили переехать в Вильнюс, потому что у мужа с голоду стали опухать ноги. В Вильнюсе муж преподавал в гимназии, консультировал в университете, был председателем методического объединения физиков. А я закончила гимназию и стала учиться в пединституте на литературном факультете. Но к этому времени у мужа открылся очаговый туберкулез. Ему посоветовали сменить климат на более теплый и сухой. Мы отправились на Волгу, в Самару.

В 1954 году Вороновы были откомандированы в распоряжение МИД СССР и направлены на работу в Болгарию. Они работали в школе при советском посольстве.

- Я работала воспитательницей в группе, в которой училась будущая известная киноактриса Жанна Болотова. Ее отец – консул, герой Советского Союза. У него не было руки, но это не мешало ему работать. Жанне я нравилась. В те времена дети играли с картонными куклами, которым одевали бумажные платья. Жанна рисовала платья, сшитые у одной француженки. У меня есть фотография с 30 парами моей обуви. Нога у меня очень маленькая, поэтому я заказывала туфельки у лучшего мастера в Софии армянского происхождения. Многие женщины, видя мою обувь или как она смотрелась на мне, просили мастера сшить им такую же. Он отвечал, что сошьет, если госпожа Воронова не против. Он использовал кусочки кожи, змеиной, крокодиловой, шил великолепно.

Вороновы работали также в школах Германии, Польши, ездили для обмена опытом в Чехославакию. Люди творческие и активные, они еще и музыканты. Светлана играла на аккордеоне, а муж – на многих струнных и духовых инструментах.

Муж Светланы Георгиевны умер в 1977 году, а она переехала в Балтийск, чтобы быть поближе к дочери. И сразу же включилась в общественную работу ветеранской организации. К 80-летию Светлана Георгиевна получила из музея школы №74 Самары поздравление и заверение, что она навсегда останется ветераном 10 "А" класса.

Воронова С. Г. награждена орденом "Отечественной войны" 2 степени, медалями "За победу над Германией" и еще 12 медалями. У нее два знака Советского комитета ветеранов ВОВ за патриотическую работу среди молодежи.

- И еще мне очень дорога, – замечает Светлана Георгиевна, – благодарность Министерства иностранных дел за хорошую работу в школах при посольстве СССР.

Лидия Владимировна Довыденко, кандидат философских наук, главный редактор литературно-художественного журнала "Берега", член Партии СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ – ЗА ПРАВДУ.